Дискуссия российского социолога Льва Гудкова и немецкого историка Яна Клаас Берендса говорили об историческом опыте Германии и о том, насколько он применим к России
Вторжение России в Украин 24 февраля 2022 года поддерживает большинство россиян. Таковы данные соцопросов. То есть в большинстве своем общество разделяет видение ситуации, которое предлагает им руководство страны и которое активно навязывается телевизионными пропагандистами. Широкая поддержка войны является фактором, допускающим возможность сравнения общества в современной России и в России 1990 с обществом в Германии в 1920 и 1940 годах, считают организаторы состоявшейся на днях онлайн-дискуссии.
Дискуссия “Военные диктатуры и их общества: Германия при национал-социализме и Россия сегодня” была организована Немецким обществом имени Андрея Сахарова и YouTube-каналом “О стране и мире”. Участие в ней приняли Лев Гудков, научный руководитель Левада-центра в Москве, и Ян Клаас Берендс (Jan Claas Behrends), профессор культурологического факультета Европейского университета Виадрина во Франкфурте-на-Одере.
О том, что проведение исторических параллелей не означает уравнивания ситуаций в двух странах, было указано уже в анонсе мероприятия. При этом один из вопросов, вынесенных на обсуждение, звучал так: “Могут ли знания, полученные при анализе нацистского прошлого в Германии, помочь нам понять социально-психологическую и политическую динамику современного российского общества?”
Российское общество было готово к войне
В начале дискуссии Лев Гудков подчеркнул, что война не стала неожиданностью. Он напомнил, что из 31 года своего постсоветского существования Россия 27 лет ведет различные войны. “Тема милитаризма являлась составной частью коллективной идентичности, входила в состав национального самопонимания русских как части великой державы. Все наши исследования показывают, что пики популярности Путина приходились на военные кампании”, – объяснил Лев Гудков. Его вывод: “Российское население готово было к войне, идеологически готово, оно ожидало эту войну”.
Ученый указал на эффективность пропаганды, а также на то, что “в строгом смысле в России общества нет, оно не в состоянии эмансипироваться от государства”. Он отметил, что после объявления мобилизации поддержка войны несколько снизилась, но в целом 75 процентов населения поддерживают действия российских войск, причем способствует этому тотальный информационный контроль. “Основная масса отказывается признать личную ответственность, и, соответственно, не видит проблемы в характере ведения войны, – сказал Лев Гудков. – То, что убивают украинцев, выносится за скобки. Отчасти это можно объяснить отсутствием информации. Основная масса из конформизма принимает официальную версию событий”.
Очень полезными, по мнению социолога, являются параллели между тем, что было в Германии в 1920-х и 1930-х и ситуацией в России в 1990-е. Он сравнил действия правительства Генриха Брюнинга (Heinrich Brüning, рейхсканцлер в 1930-1932 годах), которое, прикрываясь именем демократии, боролось недемократическими способами с нацистами, с тактикой правительства Бориса Ельцина, которое “для защиты полудемократии использовало недемократические методы, опираясь на силовые структуры, делая зависимым и суд, и систему идеологической обработки населения в конце 1990-х годов”.
“В этом смысле правительство Ельцина подготовило приход Путина, который сделал основой антизападную риторику, милитаризацию и запрет на любые попытки рационализации природы режима и инерции тоталитарных институтов, – считает Гудков. – На первый план выдвигалась воинская слава, героизм, традиции, империя и суверенность власти по отношению к обществу. Общество в этом смысле не состоялось. Попытки эмансипации гражданского общества были, но они были очень слабыми и не очень удачными. Во всяком случае, их было легко раздавить, начиная с 2010-2012 года. Поэтому выход из тех внутренних конфликтов, которые режим переживал, виделся именно в экспансии, культе милитаризма и подготовке войны”.
Ключевые 1990-е
Немецкий историк Ян Клаас Берендс сказал в свою очередь, что исторические параллели – это всегда очень сложно. Тем не менее, он отметил одну общую черту диктатур, а именно – войну и насилие как их неотъемлемую составляющую. В то же время, сказал историк, “Мы знаем, что в сентябре 1939 года, когда Германия напала на Польшу, в Берлине не было воодушевления, как в 1914 году. На улицах была тишина, люди были в ужасе, никто не хотел войны, но все боялись это сказать. В 1940 году был восторг после победы над Францией. Но это имело отношение к Первой мировой войне. А в июне 1941 года не было воодушевления от операции “Барбаросса”. Таким образом, что касается войны и диктатуры, их взаимоотношения очень амбивалентны”.
Ян Клаас Берендс затронул также тему различий между российским и украинским обществом. Как объяснить эти различия? “Как историк я очень сомневаюсь в украинском нарративе, что со времен казачества там было больше свобод, чем в России, – сказал ученый. – В 1975 – 1985 годах не было разницы между Киевом и Москвой. Но на сегодня она налицо. Как объяснить различные пути выхода из СССР? Я согласен с господином Гудковым: стоит посмотреть на 1990-е. Их надо анализировать, чтобы понять современность. В Украине произошла мирная смена власти три года спустя после распада СССР. В России этого не было, не было этого фундаментального познания, (что можно сменить президента демократическим путем – ред.)”.
России необходима “культура поражения”?
Параллели между Германией и Россией могут помочь ответить на вопрос, на чем держится поддержка диктатуры, продолжил тему Лев Гудков. Путина “поддерживают, несмотря на ясное понимание, что он – глава мафиозного государства, замешан в коррупции и т.д. Его поддерживают, поскольку он символизирует государство и государственную мощь. Он придает чувство уверенности закомплексованному обывателю”, отмечает российский социолог.
Лев Гудков считает, что много полезного можно узнать из исследований немецкого опыта 1920-х годов, в том числе – комплекса поражения в Первую мировую войну. По словам Гудкова, подобная “обида” актуальна и для России, особенно – в ее силовых структурах. Основа комплекса состоит в том, что крах СССР (в их понимании) был “предательством”, отсюда и такая ненависть к Горбачеву и Ельцину, к демократам в целом. Лев Гудков упомянул также исследования немецких ученых о тоталитаризме, которые помогают понять реставрационные тенденции в современной России.
Ян Клаас Берендс отметил, что пропаганда создает ресентименты и провел параллели между ролью СМИ в путинской России и в Германии в 1930-х. “В 1990-е годы у меня не было чувства, что распад СССР стал такой огромной травмой, – отметил немецкий историк. – Но после того, как людям 20 лет по ящику рассказывали, какой это был ужас, они сейчас в это верят. То, что мы сейчас видим, – последствия влияния СМИ, а не реального опыта”.
Если рассматривать тезис, что 1991 год был для России тем, чем 1918-й был для Германии, то есть – поражением, с которым никто не согласился, сказал историк, то теперь, и такое мнение существует среди российских оппозиционеров, России нужен как бы 1945 год: тотальное поражение, чтобы на обломках построить что-то новое. Получается, что перемен можно ожидать только на фоне того, что в Германии называли “культурой поражения”, озвучил тезис российской оппозиции Ян Клаас Берендс. Он также затронул тему смены поколений. Что произойдет в России, если на смену поколению Путина придут люди, родившиеся в 1970 и 1980?
Опыт Германии показывает: радикальные социальные изменения возможны
Надежда на новое поколение является иллюзией, считает Лев Гудков. “Потому что действующие институты воспроизводят социализацию к прошлому, – объяснил он. – Дело не в том, с какими установками входят молодые люди в жизнь, а в том, что делают с ними действующие институты. Уйдет поколение Путина, но воспроизводство системы адаптации к репрессивному государству будет продолжаться еще какое-то время, по меньшей мере – два или три поколения”.
По мнению Яна Клааса Берендса, опыт Германии после 1945 года показывает, что радикальные социальные изменения возможны.
На это Лев Гудков ответил, что люди изменятся, если им дать другие институциональные условия, и высказал сомнение в том, что Германия после 1945 года смогла бы сама, без поддержки оккупационных администраций выбраться из тоталитаризма. Нацистская идеология изживалась с трудом. Не массы участвовали в реорганизации этой системы, а это были аппаратные, бюрократические процессы. “Я думаю, что изменения (в России – ред.) будут накапливаться очень медленно, с большим трудом, после целой череды кризисов, очень глубоких и серьезных катастроф”, – уверен Гудков.
“Будучи историком я убежден, что когда эра Путина закончится, у России, как в 1917 или в 1991, будет “окно возможностей”, – заявил Ян Клаас Берендс. – Я убежден, что оно будет, к нему надо готовиться. Оно будет небольшое, короткое, так же, как в 1917 году – с февраля до октября, либо как в 1991-1992 годах. Тогда можно будет ввести новые структуры. Важно при этом локальное самоуправление, что не чуждо России”.
Кроме того, утверждает немецкий историк, России придется взять на себя ответственность за эту войну: “Справится ли российское общество с этой коллективной ответственностью? Ведь и в Германии в 1945 году не все были убежденными, восторженными антифашистами”.
