К 1100-летию принятия ислама Волжской Булгарией
Заветная дата большого татарского юбилея, ожидаемая мусульманами и светскими татарами, равно как и всем большим многонациональным и многоконфессиональным народом Татарстана, приближается. Колумнист «Реального времени», эксперт Центра исследований исламского мира Карим Гайнуллин предложил задуматься над историческими источниками праздника и осознать значение Урало-Поволжья — Севера Ислама — для российского и мусульманского миров.
ЧТО ОТЛИЧАЕТ НАШУ, «ТАТАРСКУЮ» ПРАКТИКУ ИСЛАМА ОТ ЗАРУБЕЖНОЙ
Зачастую, говоря о практике татарского ислама, наши мыслители, муфаккиры, говорят о том, что татарский ислам должен значительно отличаться от Ислама, изложенного в его источниках: Коране, сунне и иджме, консенсусе богословов-суннитов. В то же время исторически татары отличились именно на поле ислама в традиции «ахлю ль-сунна валь джамаа», то есть суннитском правоверном Исламе. В этой большой традиции татары последовали в своей местности ханафитскому мазхабу, а также различным тарикатам, включая ясавийский и накшбандийский (являющийся продолжением традиции ясавия), как и кадирийскому и так далее, равно как и не следовали никакому.
Впрочем, все многообразие исторической жизни мусульман на земле Урало-Поволжья нельзя свести даже к формуле «ханафитский мазхаб — накшбандийский тарикат». Мусульмане Урало-Поволжья проживали вне форм, несмотря на историческое доминирование ханафитской школы. Напомню, что Ибн Фадлан, с чьим именем связано легендарное обращение булгарского хана Аламуша Джаафара, о чем сохранились его путевые записки, пытался обратить татар в шафиитский мазхаб (распространенный у нас на Кавказе). В то же время среди булгар были мусульмане и до Ибн Фадлана, о чем он сам упоминает.
Потому эту форму следует преобразовать в «ханафитский мазхаб в основе, но толерантный к другим школам и мнениям». Значит, исламские институты у нас ориентируются на ханафитскую школу, но интеллектуальная жизнь мусульман и их научные интересы проходят через разные сферы большого исламского знания.
Впрочем, ханафитский мазхаб не является прерогативой одних татар. Он распространен также в Турции, Индопакистане, Средней Азии и Египте. И это богатство: татары принадлежат к огромной традиции, потому то наследие, которое мы из себя представляем — наследие наших имамов Марджани, Мурада Рамзи, Курсави, Баруди, Ахмадхади Максуди, актуально для огромного интеллектуального пространства, частью которого мы являемся.
Впрочем, великое наследие не равно великому настоящему. К сожалению, почти любая теологическая преемственность с нашими предками прервалась, и нашим богословам приходится восстанавливать все по крупицам сведений из других стран. Поддержка правильного развития нашей богословской школы, включая импорт лучших представлений суннитской традиции, необходима, если мы хотим познать собственные духовные, культурные и экзистенциальные истоки. Потому что даже для человека далекого от религии невозможно без Ислама познать ни татарской культуры, ни татарского языка, ни нашего менталитета.
Намек на специфику татарского ислама я нашел в работе арабского путешественника и богослова из средневековой Испании аль-Андалуса, Абу Хамида аль-Гарнати. В своих записках он оставил такое:
«И слышал я в Булгаре, а это — город на краю стран Ислама, на севере, он выше Саксина в сорока днях, что день там бывает летом двадцать часов, а ночь — четыре часа, а зимой бывает ночь двадцать часов, а день — четыре часа.
Усиливается там мороз до того, что когда умрет у кого-нибудь кто-то, то они не могут его похоронить шесть месяцев, потому что земля становится, как железо, и невозможно в ней копать могилу. И умер у меня там сын, и было это в конце зимы, и я не мог его похоронить, и он оставался у меня в доме три месяца, пока не смог похоронить его, и оставался мертвец, как камень [в ленинградской рукописи добавлено: затвердевшим от силы холода]. (пер. Большакова)».
ГОД ПРИНЯТИЯ ИСЛАМА ВОЛЖСКОЙ БУЛГАРИЕЙ СТАЛ ПЕРЕЛОМНЫМ И СИМВОЛИЧЕСКИМ МОМЕНТОМ
«Страны Ислама» — это пространственная категория (номос), то есть международно-правовое единство, которое, во-первых, говорит о принадлежности территории к определенному глобальному проекту. Если христианско-католический проект назывался «Respublica Christiana», православные говорили о том, что принадлежат к православному Риму (в том числе третьему, и четвертому не бывать), то мусульманская пространственная идея сакральной территории назвалась «Дар уль-Ислам».
Что такое «номос», можно понять из цитаты немецкого теоретика права Карла Шмитта в работе «Номос Земли»:
«Номос — это мера, в соответствии с определенным порядком делящая поверхность Земли и ее локализующая, а также заданная этой мерой форма политического, социального и религиозного порядка. В акте захвата земли, в основании города или колонии становится зримым тот номос, руководствуясь которым делается оседлым, т.е. привязывается к определенной местности тот или иной народ, племя или отдельная группа, а определенный участок земли становится своего рода силовым полем устанавливающегося порядка… В качестве образа номоса в первую очередь выступает стена, ибо стена также основывается на сакральной локализации. Номос может расти и увеличиваться в размерах, как страна или имущество: божественный номос «питает» все человеческие номосы» (СПб.: Владимир Даль, 2008).
Есть два номоса: «божественный», то есть сакральный номос Ислама (Дар аль-Ислам), и второй, являющийся его частью, — номос Булгарского или Казанского вилаета как непосредственная часть единого священного пространства.
922 год, год принятия Ислама Волжской Булгарией, стал переломным и символическим моментом, как дата вхождения Урало-Поволжской земли в исламское пространство, то есть приобретение этой землей священного характера для мусульман.
«Север» подразумевает собой границу. Пограничье всегда означает некоторое соприкосновение. Оно выражается с двух сторон: со стороны взаимного влияния, равно как православно-русская культура оказывала заметное влияние на облик и мышление мусульман Урало-Поволжья; а также через отпор и неприятие, потому что граница всегда означает нахождение в «осажденной крепости». История взаимоотношения мусульман с другими местными общинами знала и время дружбы, и время вражды.
Пограничный характер Севера Ислама подчеркивается и в работе «Зафер наме-и вилайат-и Казан» астраханца Шерифи, написанной в 1550 году:
«И также столица Булгарского вилайета, прекрасный и благостный город — один из великих городов исламского мира — Казань есть явление времени и, находясь вдалеке от исламских вилайетов, границами соприкасается с государствами [немусульман].
Ей неоткуда ждать помощи и поддержки, кроме покровительства Господа миров и помощи ангелов…» (пер. Ф. Хакимзянова).
Зачастую именно на пограничье проявляется ревностная преданность идеалам, потому что всегда ощущается опасность за собственное существование. Среди окружающих тюркских племен татары отличались своей преданностью исламской вере. Это отмечал Вениамин Петрович Тян-Шаньский:
БУДУЧИ ВХОЖИМИ В БОЛЬШОЕ ИСЛАМСКОЕ ПРОСТРАНСТВО, МЫ ПРОЖИВАЛИ НА ЕГО ГРАНИЦАХ — СЕВЕРЕ ИСЛАМА
Кроме того, пограничное положение — это состояние, когда не работают привычные для корневой земли — Аравии — установки. Потому татары сталкивались с особыми правовыми вопросами. Самый, наверное, известный — это вопрос чтения намаза «ясту» или «иша», одного из пяти обязательных. Важность намаза для мусульман сложно переоценить, ведь это один из первых столпов Ислама. Однако в определенное время года на Севере Ислама признаки намаза «ясту» просто не наблюдаются. И этот вопрос стал актуален еще для араба Ибн-Фадлана:
«Он сказал: Вошел я и бывший у царя портной из жителей Багдада, [случайно] попавший в эту область, в мою юрту, чтобы поговорить между собой. Итак, мы поговорили столько, сколько нужно, чтобы прочитать менее половины седьмой части [Корана]. При этом мы ожидали ночного азана. Но вот и азан. Итак, мы вышли из юрты, а заря уже появилась. Тогда я сказал муэззину: «Какой азан ты провозгласил?» Он сказал: «Азан рассвета». Я сказал: «А ночной последний?» Он сказал: «Мы читаем его молитву вместе с [азаном] при заходе солнца». Я сказал: «А ночью?» Он сказал: «Как видишь! Она была еще более короткой, чем эта, но только теперь она уже прибавилась в длине». Он сообщил, что уже месяц, как не спит ночью, боясь, чтобы не упустить утреннюю молитву, и это потому, что, [если] человек ставит котелок на огонь во время [молитвы] захода солнца, а потом читает утреннюю молитву, то для него [котелка] не приходит время закипеть.
Он сказал: Я видел, что день у них очень длинный; а именно, в продолжение некоторой части года он длинен, а ночь коротка, потом ночь длинна, а день короток. Итак, когда наступила вторая ночь, я сел вне юрты и наблюдал небо, и я увидел на нем /206а/ только небольшое число звезд, думаю, что около пятнадцати рассеянных звезд. И вот красная заря, которая бывает перед ночной [молитвой], ни в коем случае не исчезает [окончательно], и вот ночь с [настолько] малой темнотой, что в ней человек узнает человека на большем [расстоянии], чем выстрел стрелы» (пер. А. П. Ковалевский).
Свою точку в этом вопросе поставил татарский ученый Шихабуддин Марджани в своей книге «Назурат аль-хакк фи фардыйа аль-гиша ва ин лям йагыб аш-шафак», и намаз в Татарстане делается по этому мнению. Более того, сама работа стала актуальной и востребованной для новых диаспор мусульман в североевропейских странах.
Потому наша специфика определяется тем, что, будучи вхожими в большое исламское пространство, мы проживали на его границах — Севере Ислама. Это влияло на то, что, с одной стороны, татары отличались своей консервативностью и проповедью ислама окружающим народам, а с другой — восприимчивостью и усвоением европейских идей, равно как и корневой мысли исламского мира.
Карим Гайнуллин
