“Русский народ никогда не был и не мог быть освободителем: живущий в условиях диктатуры, а значит неволи, не может нести свободу. Он способен принести только рабство, согласующееся с теми воззрениями, представлениями, стереотипами, которые заполняют и структурируют его сознание. У русского народа никогда не было исторической возможности выработать иное общественное сознание, кроме рабского. Сознание у нас рабское. Не имперское, как это модно сейчас говорить, а несомненно рабское. И именно о нем данный текст”, – пишет Ольгерта Харитонова во вступлении к своей новой книге “Война и феминизм”
Это злободневное исследование, рассматривающее войну, развязанную в Украине, в широком историческом контексте. Ольгерта Харитонова убеждена, что путинская агрессия стала возможной благодаря рабскому сознанию русского народа. “Главные его характеристики – это твердая убежденность в том, что в основе управления обществом может лежать лишь жесткая иерархия власти и насилие. К непременным свойствам сознания русского народа относится также общинность, или соборность, когда человеку отказывают в индивидуальности, самостоятельности, личностной зрелости. И базируется это на фундаменте традиционализма. Русско-украинская война делает видимым для правовых государств преступный характер российского государства”.
Ольгерта Харитонова указывает, что рабскому сознанию противостоит не сознание господина или сверхчеловека, как его называл Ницше, а гражданское сознание, отражающее и определяющее бытие людей в правовом государстве. Но у большинства россиян оно отсутствует. А есть шовинизм, страх перед властью и репрессиями и ненависть к “иному”.
“С Украиной Путин обращается как с беглым рабом. Убивая, насилуя, пытая и мучая людей в Буче и других украинских поселках, городах, селах, российские солдаты могли позволить себе это не только потому, что они не относились к украинцам как к людям, а еще и потому, что они и в себе людей потеряли”, – объясняет автор книги “Война и феминизм”.
Ольгерта Харитонова, активистка феминистского движения, кандидат философских наук, эмигрировала в Германию в 2014 году, после аннексии Крыма. Она считает, что ситуацию не только в России, но и во всем мире может изменить феминизм – “единственная идеология, выступающая против насилия во всех его проявлениях и за переход от вертикали власти к горизонтальным договоренностям”.
О своих выводах Ольгерта Харитонова рассказала в программе Радио Свобода “Культурный дневник”.
– Я вспоминал, когда читал вашу книгу, хрестоматийную фразу Чернышевского: “Нация рабов. Сверху донизу все рабы”. Каков облик этого рабства в XXI веке и отличается ли оно от рабства, о котором говорил Чернышевский?
– Внешне, конечно, отличается, но принцип не изменен. В России было крепостное право, а у советского человека не было ни прав, ни гражданских свобод, ни свободы сознания. Дело не только в государственном устройстве, но и в рабском сознании. Философы говорят о понятийной решетке сознания, то есть мы воспринимаем мир через сеть понятий. Глазом выхватываем те образы, явления, которые нам уже известны, которые определены в слове, и глаз через решетку этих понятий воспринимает действительность. Точно так же стереотипы в наше сознание вложены с детства, мы через них смотрим на мир. Видим кончик какого-то явления, сразу же его определяем в ячейку, потому что нам это известно, у нас принято это видеть так. Мы воспринимаем черное черным, белое белым, но само черное уже определили до нас, мы это приняли как данность. А кто-то это же черное называет белым, у него другая решетка стереотипов. Эта решетка в России не меняется. Главный и самый страшный рабский стереотип нашего сознания – великодержавный русский шовинизм. Мы считаем, что русские – великая нация, народ-богоносец, мы несем свет, свободу, жизнь другим. Когда мы покоряли Сибирь, то уже несли свет и добро другим народностям и их поглотили. А в Советском Союзе считалось, что русский народ – главный, старший брат, который определяет культуру, жизнь, язык других народностей. Это было высечено в нашем сознании, и мы этого не замечали.
– Вы отмечаете, что, согласно социологическим опросам, россияне не чувствуют вины перед афганским народом, перед чеченским народом, сейчас можно добавить сирийский. Да и многие не только сторонники, но и противники нынешней войны почти не думают о страданиях украинского народа. Только о себе. Бомбят Украину – ну ладно, а вот визу нам не дали эстонцы – это главная тема обсуждений.
– Да, действительно. Русские у нас продолжают оставаться на первом месте. Это проявление того же самого великоросского шовинизма, который мы не замечаем, воспринимаем как данность. И вот пример, который я привожу в книге. В 1987 году я преподавала в Умани в педагогическом институте и увидела телеведущую украинского телевидения. Она начинает говорить на украинском языке, и у меня ощущение, что сидит бабушка на завалинке и лузгает семечки. Потому что это “неправильный” русский язык, телеведущие так говорить не могут. Я тогда никому ничего не сказала, потому что меня саму поразило это восприятие. А какое я имею право судить о языке другого народа? Почему я ставлю русский язык выше другого языка? Это было поразительно. От этого моего великоросского шовинизма никто не пострадал, ни ведущая телепередачи, ни украинские друзья. Я промолчала, но хорошо всё продумала. И теперь, когда великоросский шовинизм действительно убивает людей, я могу сравнивать эти ситуации. И понимаю, что зло, которое сейчас творится в Украине, имеет те же самые корни.
– Выступлю в роли обычного читателя, который скажет: “Вот меня называют рабом. А почему автор считает себя свободным человеком, и в какой момент он освободился?”
– У книги есть подзаголовок “Лайфхак Преодолевающей”, Преодолевающая – это я. Преодоление – процесс. Я осознаю в себе те же самые стереотипы рабского сознания. Свою рефлексию я описала в книге. В великодержавном шовинизме проявляется иерархическая структура общества, где есть господство и подчинение. Рабы – подчиняющиеся, но и господа, которые их подчиняют, точно такие же рабы. Диалектика господина и раба вечна, пока человек не преодолеет вертикаль власти как таковую. Я пыталась жажду власти, усиление державности, укрепление вертикали власти проследить в истории России. Начала с Первой мировой войны, Гражданской войны, посмотрела на количество жертв, вышла на голод 1921–23 годов, потом дальше: Большой террор, переселение народов, геноцид в отношении чеченского народа и крымских татар… Там такие бездны открылись!.. Очень многих жертв можно было бы избежать, если бы не погоня за властью, если бы люди, которые правили нашей страной, не были сами рабами, не продолжали бы нести в себе рабское сознание. Потому что борьба за власть – это то же самое господство и подчинение, тиски, в которых мучается рабское сознание. И мое в том числе. Я преодолеваю, я еще не преодолела.
– Вы пишете, что лучше всего назвать российскую идеологию особизмом. Как возник этот термин?
– Тут несколько источников вдохновения. Первое – это “особый путь России”, якобы Россия – это и не Восток, и не Запад, который уходит от заветов божьих, а у России особый путь. Второе – это то, что Путин – кагэбист. В каждом большом советском учреждении был Первый отдел, где сидели особисты, работники КГБ, и следили за умонастроениями масс. Я понимаю, откуда взялся “рашизм”, тоже термин вполне достойный, – фашизм и Россию объединили. Но особизм, мне кажется, лучше отражает то, что делает Россия. Сегодняшняя путинская Россия – безусловно, фашистское государство, но у нее и фашизм особый.
– Интересно ваше наблюдение, что появление Путина – не случайность, а закономерность, и было бы странно, если бы он не появился. Почему вы пришли к такому выводу?
– Потому что тайная полиция в Российской империи была очень сильна. Потом сразу же после революции – ЧК. И всё, больше не было возможности уйти с этого пути. Вроде бы правила компартия, но за этим всегда стояли ЧК, НКВД, КГБ. А теперь ФСБ, Путин просто вышел из тени. Раньше кагэбэшники находились в тени коммунистической партии, а теперь на свет вышла истинная власть.
– Что можно противопоставить рабскому сознанию постсоветского человека?
– Рабскому сознанию может противостоять не господское сознание, а гражданское. Подчинению может противостоять только правовое поле. Для русских “свобода” – это анархия, гуляй – не хочу. А в правовом поле свобода осознается совсем по-другому. Но прежде, чем эту свободу ощутить, надо, чтобы правовое сознание проникло в личность, чтобы личность стала автономной. Что такое автономия? Это когда законы, по которым живет общество, вошли в твое сознание, ты руководствуешься ими неосознанно, тебе не надо сверяться с законодательством, они сидят внутри тебя, ты их интегрировала и можешь выступать уже как зрелая автономная личность. Тогда и о свободе есть смысл говорить. Но сначала из рабского сознания надо выйти в правосознание, после этого наступает автономия.
– Вы говорите о важной роли феминизма. “Война и феминизм ” – название вашей книги. Как феминизм может спасти Россию? И какова роль феминизма в формировании правового сознания?
– Феминизм, на мой взгляд, может спасти не столько Россию, сколько весь мир. Патриархальная цивилизация находится в кризисе. Война в Украине – одно из проявлений кризиса патриархата. Вывести патриархат из кризиса может переоценка ценностей. Женские и мужские ценности отличаются, мужской мир и женский мир различаются ценностными подходами. Почему книга о рабском сознании называется “Война и феминизм”? Потому что всё это я разбирала, руководствуясь фемоптикой, рассматривала события с точки зрения феминизма. В книге совсем не часто употребляется слово “феминизм”, но он присутствует в каждом слове – это взгляд такой.
– Книгу можно назвать весьма пессимистичной. Вы смотрите на перспективы освобождения России от рабского сознания как на что-то очень маловероятное. Верно?
– В ближайшем будущем – да. Но в принципе возможно. Подзаголовок “Лайфак преодолевающей”: если я смогла, значит, и другие смогут, я не исключение. Просто потребуется больше времени, больше сил. Многие живут в нищете, нет ресурсов для того, чтобы оглянуться и понять, что происходит. Встряска, которая сейчас идет в российском обществе, может подтолкнуть людей к осмыслению. Все может быть.
– Но и неимущий человек может быть духовно свободным.
– Да, я не про то, что мало денег, а про то, что нет ресурсов, нет времени, нет сил, есть нацеленность на выживание и не более того.
– Что дал вам опыт эмиграции? Чувствуете ли вы себя человеком, живущим в атмосфере свободы?
– Действительно, другой воздух даже. Моя лучшая подруга, с которой мы больше 50 лет дружим, в прошлом году эмигрировала в Израиль. Я уже давно в Германии, она в Израиле, и мы сошлись на том, что воздух другой совсем. Я в прошлом году была в Челябинске, ходила по учреждениям. Первое, что ты слышишь: “нет”. Эти лица хмурые, замкнутые, сразу же сначала “нет”, потом ты начинаешь подкатывать, объяснять, деньги им принес – “нет”. Потом: ладно все-таки, сделаем. Но это отрицание, эта хмурость, эта настороженность… Я уж не говорю о том, что там все разваливается, транспорт, инфраструктура, все серое, грязное, воду из-под крана пить невозможно. Вроде такие мелочи, но это же отношение к людям.
– Вы и пишете в книге, что Россия – страна несчастная, “роман со счастьем в России не складывается”.
– Несчастная именно из-за своего сознания. Дело не в климате, а в том, как люди сами к себе относятся. Не только к проходящему мимо имяреку, но и к самим себе. У нас нет самоуважения, потому что нас не научили себя любить. Нас всегда учили любить родину, а себя нет. И это чувствуется.