Сейчас, когда путинские риторы провозгласили “денацификацию”, самое время в рупор говорить о самом глубоком и болезненном: о русском национализме. Он, конечно, есть жалкая часть европоцентризма, за последние пять веков стершего с лица Земли десятки культур. Но если европоцентризм зиждется на твердых греко-римских основаниях, до сих пор определяющих нашу ментальность, то вся философия русоцентризма сводится к мистико-милитаристкому кликушеству: у России свой великий особый миссионерский путь, и мы заставим вас идти этим путем.
Я, русская по паспорту, живу между двух стран — Узбекистаном и Мексикой. Это две очень не похожие друг на друга культуры. Сходятся они в одном: обе сильно пострадали от империализма, испанского и русского. Месседж обеих империй (замечу, адресовался он двум великим и гораздо более древним культурам) можно сформулировать примерно так: “Мы вам принесли цивилизацию, будьте же довольны и благодарны”. Империи, к счастью, давно упали и разбились, но их осколки разбросаны по всей планете. Я одна из таких осколков. Я, как никто другой, имею право писать о русском национализме, ибо годами по капле выдавливаю его из себя. Мои друзья и родные (большая их часть) этого не делают: они просто не замечают его в себе. Самые страшные болезни можно носить в себе годами, ничего о них не подозревая.
Множество раз за последние годы я была вынуждена объяснять мексиканцам, почему я не знаю узбекского языка. Почему большинство русскоязычных моей страны его не знают. Почему мы не читаем своих писателей. Почему не знаем местной истории. Почему не слушаем народную узбекскую музыку. Почему нам не интересна родная культура. Почему мы добровольно решили жить в нашем крошечном изолированном русском мирке, не высовывая оттуда своего постоянно задираемого носа. Почему среди русскоязычной интеллигенции так мало исключений из всех этих бесконечных почему. Я отвечаю всегда одно и тоже: потому что четверть века я жила с комплексом колониалиста. Можно было бы уточнить: потому что все те годы, что я провела на родине, во мне жил русский национализм. Считайте это моим каминг-аутом. В минуту, когда все человечество вот-вот попросят с вещами на выход, самое время исповедоваться.
Мы — я не прячусь за множественным числом, но грош цена была бы моим словам, если бы они относились только ко мне — мы действительно считали русскую культуру выше узбекской. Мы — абсолютное этническое меньшинство — не учили языка “титульной нации”, ибо полагали, что он ничего не может нам дать в культурном смысле. Нам были не интересны местный театр, кинематограф, поэзия — мы считали себя носителями великой, могучей, самодостаточной культуры. Об узбекской ментальности мы говорили только в одном ключе — критическом. Чтобы в очередной раз потешить свой русский национализм.
Среди наших друзей, конечно, были узбеки, но для каждого из них русский язык был вторым родным. Дело было не только в “языковом барьере” (еще один популярный термин: а, казалось бы, с какой стати у тебя барьер, если ты родился и вырос в этой стране?). Мы считали, что человек, не знающий русского, не достаточно образован: все-таки очень много фундаментальной литературы не переведено на узбекский. При этом нам как-то не приходило в голову, что это именно русская культура лишила узбекскую возможности чтения, отрезав ее когда-то от своих корней. В двадцать девятом году арабский алфавит был заменен латиницей, а сороковом – кириллицей. Последующие поколения утратили возможность читать многовековую литературу на тюркском и персидском языках. Это был настоящий геноцид прошлого. Хуже поступили только испанцы, уничтожившие девяносто процентов всех письменных источников Мезоамерики. Против русификации узбекского алфавита, насколько я понимаю, никто особо не возражал. Ибо за два года до этого события советское правительство расстреляло почти всю узбекскую интеллигенцию. Только 4 октября 1938 года были расстреляны 507 человек, среди них — Кадыри, Чулпат и Фитрат. Ясное дело, что их обвинили в национализме. Денацификация — наше все.
Тема национализма, кстати, то и дело всплывала и в бытовом дискурсе. Если нам нарочито не желали отвечать на русском языке (а таковых случаев в большинстве регионов Узбекистана было по пальцам пересчитать), мы считали это национализмом. Если кто-то осмеливался пристыдить нас, указав на то, что не мешало бы и выучить государственный язык, мы считали это национализмом. Дерусификацию девяностых годов мы считали национализмом. Она, впрочем, действительно была серьезной ошибкой. Язык — это могучий инструмент, который остается на руинах империи и который нужно всячески сохранять, чтобы это он отныне тебе служил. Отчасти его и сохранили — иначе каким образом мы ухитряемся жить, учиться и работать в своей стране, не говоря ни слова на государственном языке? Я не устаю мысленно — а теперь вот и вслух — благодарить узбекских соотечественников за их терпение, доброту и мудрость, с которыми они к нам относились и которых так не хватало нам самим.
Впрочем, мы свое с лихвой получали, когда сами приезжали в Россию. Теперь уже на нас смотрели с высоты русского национализма. В мой второй приезд на писательский форум в Липках, одна девушка спросила меня, откуда я, и услышав, что из Узбекистана, великодушно ответила: “Ничего страшного”. Другая узбекистанская писательница столкнулась с национализмом еще не доехав до форума: по дороге к ней подскочила незнакомая женщина и прорычала в лицо: “Ух, ты, азиатское быдло”. В году, этак, тринадцатом один известный российский литератор запостил в Фейсбук ссылку на какую-то отвратительную статью о геноциде русских в Узбекистане. Я написала ему большой комментарий о том, что каждое слово в этой статье — ложь, что никаких этнических притеснений в Узбекистане не было и нет, на что получила ответ: все вы, узбеки, заодно, когда касается ваших. Впрочем, были среди писательской братии и те, кто не выпячивал свой национализм, а, как уже было сказано выше, ничего о нем не подозревал. Так, одна московская поэтесса, вполне себе либерального толка, побывав в Ташкенте, долго восхищалась тем, что у нас есть метро, а на площади перед театром оперы и балета на роликах катаются девочки — “освобожденные женщины Востока!”
Но не Средней Азией единой жив русский национализм. Вот уже восемь лет как я живу в Мехико, и мои теперь уже заокеанские товарищи не перестают удивляться тому, что среди моих местных друзей так мало русскоязычных. Я и вправду давно не хожу на русские мероприятия, не читаю постов в русских группах, не отмечаю праздников во всю широкую русскую душу. Почему? Да потому что я устала от русского национализма. Не могу больше слышать, как мексиканцев презрительно называют мексами (местный аналог слов жид и хохол). Как постоянно обсуждают внешность людей, цвет их кожи, рост, комплекцию, вплоть до длины мексиканских членов. Как постоянно критикуют чужие традиции и привычки. Как педалируют свою принадлежность к некой высшей белой расе. Как презрительно отзываются о бедных индейских женщинах, смуглых, длиннокосых, в длинных разноцветных юбках, сидящих прямо на асфальте, плетущих свои корзинки, веночки, кукол с лентами на головах, чтобы заработать своим детям хотя бы на фасоль с маисовой лепешкой. Белым, блондинистым, холеным русским женщинам их образ жизни кажется глубоко противным (ну еще бы, они-то приехали в Мексику по большой любви к богатым мексиканцам). Казалось бы, так к другому народу может относится только человек, не слишком обремененный интеллектом. Но посмотрите в Youtube передачу “Что делать: Мексика дружественная, но малоизвестная”, в которой о стране в этаком добродушно-снисходительном тоне рассказывают бывший посол России в Мексике и его советник по культуре. Последний, восхищаясь, чувством исторической памяти у мексиканцев, замечает, что нам, русским, в этом смысле даже есть чему позавидовать, хотя местная культура “не сопоставима по глубине и широте с культурой и историей России”. Это говорит: а) публично, б) дипломат, с) специалист по культуре. Последнее, конечно, вызывает серьезные сомнения.
Мне очень хочется, чтобы все верующие в великоросскую идею наконец поняли, что у России нет никакого особенного великого пути. А если они продолжат мостить его себе, то он приведет нас всех прямо в ад.
Мне хочется, чтобы они поняли, что нет никакой великой русской культуры, “не сопоставимой по глубине и широте” с другими культурами.
Мне хочется, чтобы они поняли, что даже великой русской литературы — в том смысле, в каком они ее понимают, — нет. За пару дней до войны кто-то в ленте возмущался тем, что в Украине преподают украинскую и мировую литературу, а русскую — лишь в составе последней. А что, позвольте, в этом преступного? Русская литература — это действительно лишь часть (и кстати, весьма небольшая) литературы мировой. Она не лучше японской, французской, английской, персидской, китайской, арабской, латиноамериканской, африканской литератур. Беда в том, что в XX веке среднестатистический читатель, равно как и среднестатистический писатель оказался от этих литератур дальше, чем земля от птиц. Так что углубленное изучение мировой литературы в школах и университетах (пусть и за счет часов по литературе русской, которой, давайте уж начистоту, некоторые учителя до сих пор пользуются как инструментом разжигания великоросского патриотизма) было бы полезно в первую очередь русскоязычным авторам. Может быть, тогда в нашей литературе стало бы меньше имперского провинциализма.
Еще мне очень хочется, чтобы людям стало ясно, что признавать, что русская литература — это лишь часть литературы мировой (а не ее антагонист, противовес, освободитель от загнивающего верлибра) — это не национализм.
Что желать говорить в своей стране на своем родном языке — это не национализм.
Что не превозносить русской культуры над всеми остальными — это не национализм.
Что сопротивляться, когда тебя насильно тащат в русскую культуру — это не национализм.
Что презирать того, кто смотрит на тебя сверху вниз из крошечного окошечка своей башни из слоновой кости русской цивилизации — это не национализм.
Национализм — это считать обратное.
Россия никогда не была впереди планеты всей. Хотя бы потому что земля круглая и все-таки она вертится.
Когда это все закончится (а я верю, что закончится, и Путина сотрут ластиком с политической карты), первое, с чего нужно начинать реформы — это денацификация русского сознания.
Без нее никакой демилитаризации России быть не может.
Алина Дадаева
Источник: https://muslimlife.info/posts/1453
© Muslimlife.kz